Автор: skaska_skazok

«MANGER»Постановка и хореография – Борис ШармацMusée de la danse, National Dance Center of Rennes and Brittany (Франция), NET Образчик концептуального театра. Спектакль одной идеи, одного тезиса, одной мысли. Первая в сезоне вылазка в театр...

«ДВОЙНИКИ»
Музыкальный театр по мотивам Э.Т.А. Гофмана
Режиссёр Давид Мартон, Государственный театр Штутгарта (Германия)

Скорее драматический театр с большим количеством мелодичной живой музыки: фортепиано, скрипка, саксофон…

Неожиданным образом постановка по мотивам Гофмана обернулась классическим чеховским спектаклем. Аналогичный эффект звучания одного автора через другого был в Големе Сьюзен Андрейд. Это повторяющееся двойничество похоже на новую фишку современного театра.

На протяжении двухчасового действия декорация (забытое слово) остаётся неизменной. Полупустое пространство жилого дома, разделённое на четыре зоны-комнаты, достраивается в том числе через время передвижения актёров из одну в другую – более продолжительное, чем обычно в театре, но примерно такое, как в жизни. Часть разговоров проходит на втором плане, за полупрозрачными занавесями, неслышно для зрителя, но это и неважно. Слова здесь не так важны, как музыка, а музыка – только часть чего-то большего, минуты красоты и гармонии в мире, то и дело роняющем ощущение такта.

Спектакль по мотивам романтика Э.-Т.-А. Гофмана с музыкой романтика Роберта Шумана на романтическую тему двойничества не содержит никаких видимых отсылок к эстетике романтизма. Стиль одежды действующих лиц изящно балансирует между модой 19 и 21 века. И хотя герметичное пространство этого дома ни разу за всё время не размыкает свои границы вовне, ощущение, что за его стенами течёт, бежит наше, а не какое-то другое время. Никаких специальных двойников режиссёр нам не предъявляет, никаких готических историй и романтических сказок не рассказывает. Всё происходящее вызывает скорее ощущение чеховского спектакля, где «люди едят, пьют, любят, ходят, носят свои пиджаки», и кажется, вот-вот раздастся звук лопнувшей струны. Чеховская атмосфера близости и отчуждения, расслабленности и бурных подводных течений, страстей и похмельной усталости. Чеховское сочетание в персонажах-музыкантах житейски низкого и комичного с возвышенным и изящным. Характерное для чеховских героев стремление устроить себе праздник, всегда оборачивающееся пустыми хлопотами. Чеховский музыкальный слух, безошибочно улавливающий малейшие ноты тщеславия, распущенности, бестактности и самой что ни на есть филистерской пошлости (это у гофмановских-то музыкантов!). Тонкая чеховская ирония по поводу суеты сует и пафоса, всегда зряшного. Обрывки мыслей, мелких и мелочных мыслишек, исполненных значения для самого человека и совершенно ничтожных для тех, кто делит с ним общество. Наконец, чеховское вслушивание в течение жизни, превалирующее над отдельными фразами и событиями, тонущими в нём без остатка. И тот случай, когда отдаться на волю этого течения было легко и приятно.

Фотографии и трейлер спектакля на страничке спектакля на сайте Чеховфеста.

«РИС»
Хореограф – Лин Хвай-мин, Театр Танца Тайваня «Клауд Гейт», Тайвань

Но что нам делать с розовой зарей
Над холодеющими небесами,
Где тишина и неземной покой,
Что делать нам с бессмертными стихами?
Николай Гумилёв

…и как семя всходит и растет, не знает он, ибо земля сама собою производит сперва зелень, потом колос, потом полное зерно в колосе. Когда же созреет плод, немедленно посылает серп, потому что настала жатва
Мк.4:26-29

Спектакли Лин Хвай-мина, прежде всего, дают пищу для созерцания. Можно понимать или не понимать, о чём они, но невозможно не ощущать на себе физического воздействия их красоты и гармонии.

В связи c недавним представлением «Красного табака» поспорили мы давеча с lev_semerkin о природе театра вообще и т.н. визуального театра (как будто театр по своей природе не есть зрелище) в частности: должен ли быть в нём смысл, и какой:)

«Рис» тоже образчик т.н. визуального театра, и, казалось бы, какой в нём смысл? Кроме завораживающей, гипнотической, затягивающей красоты. О чём он? «Рис» продолжает цикл спектаклей Лин Хвай-мина о временах года и круговороте листвы в природе. Рис засеяли, рис взошёл, рис танцует на ветру, рис набухает, клонится к земле, рис молотят и собирают. Редкие стебельки риса, уцелевшие после сбора урожая, вымерзают в ожидании следующей весны. Вот и весь сказ.

И снова, как в Шёпоте цветов это слово природы о себе самой; рис глазами риса. Танцовщики – стебли. Минимум диалога, общения, взаимодействия. И много синхронных хоровых и парных движений, «выпеваемых» по плавным параллельным линиям. Никаких историй. Только по весне две травинки зацепятся друг за друга и проживут часть своей жизни в неотрывном внимании друг к другу; надо думать, любовь у них. В остальном каждая травинка проживает весь цикл времён года рядом с другими, но в одиночку, каждая сама за себя.

При этом движения танцовщиков не иллюстративны и не натуралистичны. И если бы не говорящее название и видеопроекции с изображением рисовых плантаций в разное время года, покрывающие пол и задник сцены на протяжении всего действия, едва ли зритель догадался бы, что это танец риса. Но того, что это поэзия, не почувствовать невозможно. О чём бы ни говорилось в данный момент, сюжет здесь не главное. Главное – ощущение гармонии. А гармония, как учат нас древние, возникает не в отсутствие противоречий, а из их преодоления. Поэтому тот визуальный театр, который делает Лин Хвай-мин, имеет отношение к логосу. В нём разлита мысль о том, что каждая травинка этого огромного мира – живая, трепетная, чувствующая. Что весь наш огромный мир, который мы привыкли мыслить и воспринимать глобально, пейзажами и урожаями, пронизан токами жизни. Незаметной, но реальной.

В очередной раз Лин Хвай-мин рисует поэтичную картину жизни природы, самым адекватным отношением к которой является созерцание, внимание, молчаливое следование её тАинственному ритму. И это не сентиментальное умиление красотами природы. Чаще это картина упорной борьбы, выстаивания в суровых условиях, сопротивления и умирания. Хотя в спектакле звучит довольно много музыки (народные песни хакка, Лян Чунь-мэй, Ishii Maki, В. Беллини, К. Сен-Санс, Р. Штраус), многие эпизоды танцуются в тишине. Как в тишине всходит семя из земли. В этом смысле, хореографию Лин Хвай-мина вполне можно воспринимать в отрыве от сюжета. Как синхронное плавание – ритм танца действует на тебя сам по себе. И этот ритм – один из смыслообразующих элементов его спектаклей, их логоса. Хотя формально здесь не говорится ни слова. Как и в музыке Моцарта.

В «Красном табаке» был свой сюжет, и там-то как раз была некая история, в которой наиболее прозорливые зрители усматривали даже парафраз истории про короля Лира. И, конечно же, у этой истории был свой ритм. Но, на мой вкус, в ней было слишком много лишних, «болтливых движений», много ненужной суеты, случайных, ничего не значащих отступлений и частностей, за которыми пропадало целое. Было, пожалуй да, – «слишком много нот».

«ВОЙНА» (По мотивам романа «Смерть героя» Р. Олдингтона, «Илиады» Гомера и «Записок кавалериста» Н. Гумилева)
Постановка – Владимир Панков.
Международный театральный фестиваль имени А.П. Чехова, Эдинбургский международный фестиваль в сотрудничестве с SounDrama Studio.
Премьера – 9 августа 2014

Ожидаемая реплика Владимира Панкова на больную тему. Не так важно, о какой именно войне в данном случае идет речь, потому что по существу – о той, которая идёт (или грядёт) сейчас, накануне которой себя ощущают сегодня многие, и я в том числе. Первая мировая война до сих пор поражает умы историков тем, что её могло бы и не быть, отсутствием самоочевидных, железных, роковых причин для неё. В этом смысле ссылка на неё должна работать на универсализацию мысли об абсурде всякой войны, в том числе и надвигающейся сегодня. В такой ситуации ждёшь от режиссёра, коснувшегося злобы дня, не просто политического высказывания с отчётливой гражданской позицией и не банального на начало 21 века пацифизма в духе «война – совсем не фейерверк, а просто – трудная работа», а какого-то продвижения в теме, свежего, спасительного взгляда, не повтора, а осмысления темы на уровне сегодняшнего дня. В этом отношении спектакль – громкий, пафосный, надрывный – не даёт никакой пищи для размышления или переживания. Разве что радость узнавания, но это не про меня.

Из прошлого репертура Панкова «Война» ближе всего к спектаклю Я, пулеметчик. И тогда мне казалось, что это хороший театр – пронзительный, страшный, не дающий увернуться от психической атаки и заставляющий тебя лицезреть зрелище, от которого ты бы предпочёл уклониться. Сегодня же кажется, что такой воинствующий политический театр слаб именно как театр. При всей его громкости (во всех отношениях), при сильной, затратной, очень достойной актерской работе Павла Акимкина. Минимум образности — всё буквально, всё в лоб. Единственная запомнившаяся метафора – золочёная люстра, ближе к финалу обращающаяся в колыбель, которую качает мать, «старая дивная Англия» (Елена Шанина), потерявшая сына.

С другой стороны, и как политическое высказывание этот спектакль неточен. Ведь сегодня дело, в сущности, не в том, что всякая война – это «чёрное месиво» (кажется, так). Будь эта война «народной» и «священной», вопрос о цене тоже должен был бы возникнуть, но после, не в первую очередь. Но подлость нынешней войны в том, что её продают как священную, что к ней, официально не начавшейся, готовят как к народной, что её придумывают, планируют, призывают, и всё строится на лжи. Этой темы в спектакле нет. В той мере, в какой спектакль построен на романе о Первой мировой войне, он должен стать откровением о войне нового, двадцатого века. Но вся лексика романа Олдингтона слишком хорошо освоена литературой, театром и кино, чтобы сто лет спустя восприниматься в новинку. А единственным комментарием к этому слою текста служит «Илиада», призванная придать войне эпический масштаб и (памятуя о цикле греческих трагедий об Атридах) усилить её трагическое звучание. Довольно ли этого, чтобы предотвратить войну, которая пропагандируется сегодня на государственном уровне? То ли это, что нужно для сохранения мира? По мне, нужно что-то противоположное пафосу, крику, резким движениям, агрессии – остановка, тишина, пауза, голова в холоде, трезвение, осознание, терпение и терпимость. То есть и с точки зрения злободневности этот спектакль морально устарел уже в момент своего рождения.