Автор: i_lek

Вечером деньги и сразу стулья. TheQuestion, супергерои, оперативно выложили запись публичного интервью Максима Диденко — https://youtu.be/HK6iYot1G6M

В «Лодочнике» Анны Яблонской много мифологической, сказочной подоплеки и это порождает проблему восприятия. Проще принять метафору: речку на фоне сельского пейзажа, старую лодку и мужика вообразившего, что исполняет обязанности Харона. Тогда и персонифицированная Смерть становиться реальной и чудовища с другого берега настоящими. Привычнее верить в недосказанность и таинственность, чем в буквальные вещи. А слово «буквально» все чаще начинает всплывать в связи с современной драматургией. Как новая театральная игра, в которой пытаются нащупать границу между точностью, детальностью картинки и многозначностью самоощущения человека. Режиссер и художник находится в поиске между «да, нет» или «как-то так» из темных закоулков текста и подсознания и требованиями нового времени перешедшего на язык картинок, очень конкретных и четких.

Режиссер Галина Палищук и художник Ольга Горячева случайно или намеренно поместили «Лодочника» в яркий свет волшебной истории лишенной многоточий, как фильмы про супер героев. Сторож (Иван Шмаков) обретает сначала «супер способность» перевозить людей через реку Стикс, но случайно, как от укуса ядовитого паука, а потом великую силу пройдя обучения у «Шаолинского Йога» и бывшего лодочника Харитоныча (Евгений Белоногов). По пьяне, не до конца соображая что происходит, Сторож проходит собеседование у Смерти, получает весло и задание возить людей по ночам. Когда же приходит осознания того, что из себя представляет тот берег уже поздно и чуть ли не на следующую ночь приходится своими руками перевезти туда любовь всей жизни, потерянную пятнадцать лет назад. Новая работа оказывается не решением, а катализатором накопившихся проблем. Сторож постоянно убегал от сложных решений, а теперь обстоятельства принуждают его стать героем, для любимой, наделавшей глупости в ожидании принца на белом коне и их дочери (Мария Зворыгина). То есть нарушить контракт со Смертью (Татьяна Петракова), управляющий подчиненными с помощью пряника флирта и кнута силы, сопутствующего ей в виде двух помощников, Тополя и Яблони (Максим Цыганков и Владимир Скрябин). Победа в споре с миропорядком лишена здесь размаха и революционного блеска. Она личная и скорее внутренняя. Сторож, Ивана Шмакова, преодолевает дурмана растерянности в котором растворилась его индивидуальность. У него давно нет своего лица. Он общая производная от всех пьяниц оказавшихся по тем или иным причинам на обочине. Так и остальные герои, состоящие из узнаваемой и от того безликой смеси, проходят путь на котором отсекается общее, пока не останется одно, непохожее ни на кого лицо. От собирательного образа всех трудных подростков или женщин ждущих настоящего мужчина, к одной единственной, со своей историей рассказанной как одна из тысячи похожих, чтобы под конец стать неповторимой.

Происходящее на сцене лишено недосказанности: переход в другой мир это белый светящийся туннель, по полу которого и протянулась потусторонняя река, существа на той стороне не монстры, а пограничники, но и здесь есть доля абсурда из которой рождается поэзия. Так Бог белый мужчина с бородой, но по совместительству еще и столб, или точнее в полностью живом, без исключений, мире, отдельно взятый бетонный столб может побыть Богом для отдельно взятого Сторожа. Но это необходимое исключение подчеркивающие очевидность правил. Создатели спектакля рассказывают с помощью мифа не вечную историю, а историю сегодняшнюю при помощи вечного мифа. Офисный коридор, спорт зал, бассейн, больница, все это казенные пространства определяющие современную жизнь. Как Смерть лишенная романтического ореола. Она занимается делом, где нет ничего личного есть лишь приход, расход, арифметика и бухгалтерия. Противопоставляют смертоносной офисной рутине восточную практику, йогу стоящую за покинувшем бизнес Хароном. На сцене описаны строгие рамки каждодневного бытья с утешительным выходом в нирвану.

Но искусство всегда дает надежду на большой побег за границы установленные нами и которые мы, сами себе сторожа, заботливо оберегаем. Или за пределы правил введенных обществом как белый коридор из которого не уйти. В сценографии эта форточка, открывающаяся когда заперты все двери, тоже нашла свое отражение. В мире утилитарной мифологии кто-то пробил потолок коридора, оттуда торчат провода и виден кусочек черноты. Быть может эту прореху чинят с начала времен, велика ли разница, если над головой есть выход, то рано или поздно кто-то придумает крылья.

В «Лодочнике» Анны Яблонской много мифологической, сказочной подоплеки и это порождает проблему восприятия. Проще принять метафору: речку на фоне сельского пейзажа, старую лодку и мужика вообразившего, что исполняет обязанности Харона. Тогда и персонифицированная Смерть становиться реальной и чудовища с другого берега настоящими. Привычнее верить в недосказанность и таинственность, чем в буквальные вещи. А слово «буквально» все чаще начинает всплывать в связи с современной драматургией. Как новая театральная игра, в которой пытаются нащупать границу между точностью, детальностью картинки и многозначностью самоощущения человека. Режиссер и художник находится в поиске между «да, нет» или «как-то так» из темных закоулков текста и подсознания и требованиями нового времени перешедшего на язык картинок, очень конкретных и четких.

Режиссер Галина Палищук и художник Ольга Горячева случайно или намеренно поместили «Лодочника» в яркий свет волшебной истории лишенной многоточий, как фильмы про супер героев. Сторож (Иван Шмаков) обретает сначала «супер способность» перевозить людей через реку Стикс, но случайно, как от укуса ядовитого паука, а потом великую силу пройдя обучения у «Шаолинского Йога» и бывшего лодочника Харитоныча (Евгений Белоногов). По пьяне, не до конца соображая что происходит, Сторож проходит собеседование у Смерти, получает весло и задание возить людей по ночам. Когда же приходит осознания того, что из себя представляет тот берег уже поздно и чуть ли не на следующую ночь приходится своими руками перевезти туда любовь всей жизни, потерянную пятнадцать лет назад. Новая работа оказывается не решением, а катализатором накопившихся проблем. Сторож постоянно убегал от сложных решений, а теперь обстоятельства принуждают его стать героем, для любимой, наделавшей глупости в ожидании принца на белом коне и их дочери (Мария Зворыгина). То есть нарушить контракт со Смертью (Татьяна Петракова), управляющий подчиненными с помощью пряника флирта и кнута силы, сопутствующего ей в виде двух помощников, Тополя и Яблони (Максим Цыганков и Владимир Скрябин). Победа в споре с миропорядком лишена здесь размаха и революционного блеска. Она личная и скорее внутренняя. Сторож, Ивана Шмакова, преодолевает дурмана растерянности в котором растворилась его индивидуальность. У него давно нет своего лица. Он общая производная от всех пьяниц оказавшихся по тем или иным причинам на обочине. Так и остальные герои, состоящие из узнаваемой и от того безликой смеси, проходят путь на котором отсекается общее, пока не останется одно, непохожее ни на кого лицо. От собирательного образа всех трудных подростков или женщин ждущих настоящего мужчина, к одной единственной, со своей историей рассказанной как одна из тысячи похожих, чтобы под конец стать неповторимой.

Происходящее на сцене лишено недосказанности: переход в другой мир это белый светящийся туннель, по полу которого и протянулась потусторонняя река, существа на той стороне не монстры, а пограничники, но и здесь есть доля абсурда из которой рождается поэзия. Так Бог белый мужчина с бородой, но по совместительству еще и столб, или точнее в полностью живом, без исключений, мире, отдельно взятый бетонный столб может побыть Богом для отдельно взятого Сторожа. Но это необходимое исключение подчеркивающие очевидность правил. Создатели спектакля рассказывают с помощью мифа не вечную историю, а историю сегодняшнюю при помощи вечного мифа. Офисный коридор, спорт зал, бассейн, больница, все это казенные пространства определяющие современную жизнь. Как Смерть лишенная романтического ореола. Она занимается делом, где нет ничего личного есть лишь приход, расход, арифметика и бухгалтерия. Противопоставляют смертоносной офисной рутине восточную практику, йогу стоящую за покинувшем бизнес Хароном. На сцене описаны строгие рамки каждодневного бытья с утешительным выходом в нирвану.

Но искусство всегда дает надежду на большой побег за границы установленные нами и которые мы, сами себе сторожа, заботливо оберегаем. Или за пределы правил введенных обществом как белый коридор из которого не уйти. В сценографии эта форточка, открывающаяся когда заперты все двери, тоже нашла свое отражение. В мире утилитарной мифологии кто-то пробил потолок коридора, оттуда торчат провода и виден кусочек черноты. Быть может эту прореху чинят с начала времен, велика ли разница, если над головой есть выход, то рано или поздно кто-то придумает крылья.

Обсуждение после спектакля Павла Зорина «Колбаса / Фрагменты» Ижевского молодежного театра Les Partisans, по пьесе Валерия Шергина.
Место действие Центр им. Мейерхольда, участники: актеры театра, режиссер и драматург :)

Обсуждение после спектакля Павла Зорина «Колбаса / Фрагменты» Ижевского молодежного театра Les Partisans, по пьесе Валерия Шергина. Место действие Центр им. Мейерхольда, участники: актеры театра, режиссер и драматург :)

Посмотрела вперемешку с делами-делишками спектакль к столетию Камерного театра Александра Таирова. Могла бы и из зала, но свалилась накануне с температурой, так что спасибо каналу «Культура».

Основа декорации второй план с еще одной сценой служащей окошком в прошлое. На иллюзорных подмостках оживают знаковые для театра спектакли («Федра», «Опера Нищих», «Принцесса Брамбилл»). И каждый спектакль звучит как метафора. Роль Фамира в поэтическом ключе определяет то, что было прожито до нее, и то, что только ждало Николая Церетели. Рок актерской жизни, в которой непременно найдется одна роль в точности слепленная по судьбе актера, обозримой из конца в конец, а какая эта роль будет ясно лишь позже, кода человек станет достоянием истории.

Парафразом судьбы Таирова и Камерного театра, оказалась «Саломея». Не сумев завоевать, покорить, художника и его детище уничтожили, потребовав принести голову на серебреном блюде.

Спектакль щедр на образы, яркие, точные и пугающие своей театральной, потусторонней для рядового смертного, реальностью. В финале перед глазами словно пролетает не пойманная синяя птица. На малой сцены, гротескная маска поет детским голосом среди звезд, на большой сцене три Александра Яковлевича в исполнении трех актеров и три Алисы Георгиевны, три прекрасные актрисы, а сверху отделяя вчера от сегодня, опускается пожарный занавес. Театр заколотили — дом покинут до весны, Чехов, «Вишневый сад».

«Скрипка, бубен и утюг» (Коляда-театр)

Показать подряд два состава это интересный театральный эксперимент. На этих гастролях я поняла, чем мне так симпатичны сразу несколько фамилий напротив одной роли в Коляда-театре. Для каждого исполнителя режиссер ставит не точно такую, а немного иную историю не пытаясь законсервировать актера или актрису в возникшем образе, а исходя из особенностей своих артистов. В итоге вчера сыграли два абсолютно разных спектакля, с непохожими финалами.

Первая свадьба циклична. Она вторгается в жизнь героев и все ее взлеты, и падения проистекают от утраты трезвости. Свадьба-солоха, колоритная, веселая, то пускающаяся в пляс, то в слезы о загубленной молодости, ей сразу и хочется, и колется. Разряженная по традиции в жуткие розочки из гуляний по несколько дней, свадебного видео, тамады, музыкального ансамбля (отработали две свадьба подряд – герои!). В ней нет душевного надлома, есть только секундное удивление себе самой под невозможным дождем. Вода оттеняет лица, размывает в них наеденную за день шулуху, но ничего не меняет. Монетка, упавшая в банку, звякнула раз и сразу следом, «эх раз, еще раз еще много, много раз». Все понеслось по новой, в ритме привычных торжеств.

Жених не догулял, невеста, очень может быть, прибегла к черной магии, и разницы между пролетариатом и интеллигенцией, о которой толкуют мамы, в воспитании Наташи (Елена Костюкова) и Лени (Илья Белов) не наблюдается. Пустая почва, но годный участок для боданий мам. Мама Лени (Тамара Зимина), скрепя сердце готова принять дочку, а мама Наташи (Любовь Ворожцова), оказалась не подготовлена к своим будущим, нерафинированным, родственникам (и обе они прекрасны).

Никакой драмы, только невыносимая легкость бытия. Свадьба, вклиниваясь между героями со своими танцами, песнями, прибаутками, создает непрерывный гул жизни.

Вторая свадьба – неравный брак. Наташа, яркая, уверенная в себе женщина (Вера Вершинина), нашла правильного мальчика, на вырост. Леня (Игорь Алешкин) наивнее и романтичнее своей взрослой невесты. Наташина опытность, а не упущенные возможности, кажутся основной причиной первой размолвкой. В их исполнении эта сцена напоминает начало «Самоубийцы» Эрдмана. Из Алешкина вышел бы хороший Подсекальников, хотя до «тика» и «така» у молодожен не дошло. В их свадьбе меньше жизненного абсурда и больше обыкновенной грусти.

Спектакль вышел бы проще и бедней заканчивайся он омовением после, которого все новенькие и чистенькие. С Лени, наивной души, монетка груз сняла, а Наташу вода отрезвила. Что-то сломалось, глубокая трещина разделила еще не соединенное. Финальный монолог о мечтах, которые никогда не сбываются, звучит как обещание. Как звон бьющихся ни на счастье тарелок.