образ положительной собачки: «Лада, или Радость» Т.Кибирова в РАМТе, реж. Марина Брусникина

«Лада» — это как бы нехитрая история про бездомную собаку, которую, дав ей древнеславянское имя, пригрела гостящая в деревне Малые Колдуны городская девочка Лиза, любительница доморощенного халтурного фэнтези, а когда она уехала, взяла на временное попечение местная баба Шура, одиноко живущая после смерти сына и мужа, да так с ней сроднилась, что выходив пораненую волками псину, не захотела возвращать хозяевам — а они и не претендовали. Не услышать, однако, уже в заглавии первой (2010) и пока единственной прозы поэта Тимура Кибирова ироничную перекличку с Набоковым («Ада, или радости страсти») невозможно. А в тексте повести упоминается мимоходом и Гумберт Гумберт из «Лолиты», помимо всего остального — там гремит и несется сквозь нарочито «почвеннический» псевдо-пафос мощнейший культурный поток, перемалывающий Тютчева и А.К.Толстого вместе с «Домом-2» и «Антикиллером-3», новыми масс-медиа и давнишними мультиками. Короче, перефразируя опять-таки Набокова, «героиня книги — не Лада, а русская литература». Но не для Брусникиной, конечно. Ни о каком Гумберте в инсценировке нет и речи, но черт с ним, с Гумбертом. У Брусникиной, умеющей, надо отдать ей должное, лихо расписать прозу по актерским голосам (практически любого театра — она отметилась, помимо МХТ, и в «Сатириконе», и в театре им. Пушкина, и в «Et cetera», et cetera, et cetera, теперь вот еще и в РАМТе) есть ужасное, а может на свой лад и счастливое свойство: имеет ли она дело со сказкой Пушкина или с романом Шишкина, Брусникина, ловко и порой точно улавливая поэтический ритм текста (прозаического и эпического не хуже, чем рифмованной лирики), из содержания неизменно считывает только самый поверхностный, внешний слой, и в спектаклях своих работает исключительно с ним, структурно-стилистические особенности материала отбрасывая как мусор. В «Ладе» результат этой работы благодаря энергии и пластичности актеров, а задействованы в спектакле «сливки сливок» различных поколений сегодняшней бородинской труппы, не столь катастрофичен, как в «Письмовнике» МХТ по Михаилу Шишкину, как до того — в «Прекрасности жизни» театра им. А.Пушкина по Евгению Попову.

Удачно освоена сценография Николая Симонова: деревянный подиум, вздыбленный волнами посреди сцены, на которой по обеим сторонам от него сидят и зрители (собесовских бабок планировалось отправить на бельэтаж, но эти твари, разумеется, пролезли на сцену первыми, а усатый хряк еще раньше их) — исполнителям есть где разгуляться, и они ползают, прыгают, скатываются, выскакивают из люков, брызгаясь водой из пластиковых бутылок (купальщики), бросаются яблоками, а также забираются в стоящий поблизости шкаф. В тему ездит по доскам подиума и натурально, «атмосферно» дымит радиоуправляемый утюг. Нелли Уварова, отвечающая в представлении за образ заглавной героини, то есть собаки, тонко существует на грани условности студенческого этюда и зрелого драматического мастерства (кроме шуток — новый этап в освоении амплуа, где только за последние десять-пятнадцать лет значительно отметились небезвестные предшественницы, от Ирины Соколовой до Чулпан Хаматовой); Татьяна Матюхова с помощью простейших аксессуаров превращается из молодой и счастливой Александры Егоровны в одинокую старуху бабу Шуру; Алексей Блохин, уморительно имитирующий кошачьи повадки (ему поначалу достался Барсик, подружившийся с Ладой бабкин кот), в основной части спектакля блестяще, без намека на скетчкомовскую пошлятину, играет неведомо откуда взявшегося азиата-нелегала-«чебурека»; вызывающий восторг у публики Тарас Епифанцев в роли Жоры, на мой взгляд, мог бы чуть экономнее расходовать свой природный задор, но персонаж колоритный, ничего не скажешь.

Но тем не менее то, что получилось у Брусникиной, я не мог смотреть без раздражения (вокруг все, конечно, упивались восторгом, это понятно; что не мешало бабке Майе вслух разговаривать с бабкой Дорой, а рыжей Люде по обыкновению выползти поближе к гардеробу не дожидаясь конца представления — но именно они составляют актив целевой аудитории спектакля, нечего делать, надо терпеть). Брусникина практически ничего от себя не добавляет, не дописывает — разве что междометия. Это фактически не постановка, но аранжировка, оркестровка. И все же она обошлась «Ладой» Кибирова примерно как режиссеры телеверсии «Золотого граммофона-2008» с диалогом Лолиты и вручавшего ей статуэтку за песню «Ориентация — север» Чилингарова. На поздравление Чилингарова с «правильной ориентацией» Лолита со сцены ответила: «Абсолютно, я гей», а в телеверсии прошло — «Абсолютно».

Импульсивного Жору в «Ладе» называют «стихийным постмодернистом» — он постоянно жонглирует цитатами. Но Кибиров-то — не стихийный «жонглер», у него одно к другому ладно присобачено. А Брусникина выбирает из сложного — что попроще, из многосоставного — что поближе. Изощренная интонация авторского голоса, который в первоисточнике служит контрапунктом наивности линейного нарратива, в спектакле среди дружного хора практически потеряна, не слышна. Зато слышны ретро-шлягеры, которые артисты распевают с удовольствием под баян, а публика с удовольствием узнает. Самое обидное, что эти песенки в первоисточнике действительно присутствуют — наряду со всем остальным. Но вот как раз «все остальное», богатую (я бы не сказал, что сложную — не Набоков же) полифонию постмодернистского микса, концептуальные для понимания, о чем вообще и зачем (и для кого, если считать, что писатель сочиняет «для кого-то», а не для самого произведения) написана «Лада», Брусникина чистосердечно игнорирует, цепляясь за общедоступные и удобопонятные «старые песни о главном», выстраивая всю архитектонику спектакля на них, с вызываемым ими ностальгическим умилением пересказывая простенький сюжет на вульгарный «асадовский» (ассоциация взята из кибировского текста) лад.

Получается «красивая» и «добрая» побасенка в духе «пионерских» книжек а ля Юрий Коваль, выходивших в серии «пою мое отечество» (неплохих, я не говорю, что плохих, просто это совсем другие книжки), в лучем случае — нечто, напоминающее «Чонкина» Войновича, разыгранного в формате ярмарочного балагана, с песнями и плясками — «прекрасное далеко», в общем. Издевательский авторский жанровый подзаголовок «Хроника верной и счастливой любви» (также, как и основное заглавие, отсылающий к Набокову: «Ада, или радости страсти» — это ведь номинально «семейная хроника») выдается за чистую монету.

Думаю, Брусникина, слишком много работающая с очень разным литературным материалом, не может быть совсем уж глухой и слепой к индивидуальному стилю того или иного автора. Нет, она последовательно отстаивает свое «реалистическое видение» (еще одна формулировка непосредственно из Кибирова) постмодернисткой литературы, ее выбор в пользу умильной добринки, отвергающий интеллектуальную иронию — сознательная, принципиальная, мировоззренческая позиция. Исходя из которой, возьмись Брусникина хоть за «Муму», хоть за «Верного Руслана» — все равно у нее получится идилическое кабаре-ностальжи о добрых собаках, красивых людях и прекрасных временах. Лично я для себя в этом никакой радости не нахожу.